Говорят, что ангелов не бывает, но это неправда.

Лида была настоящим ангелом во плоти.

Во-первых, весьма хороша собой. Ростом чуть выше среднего, со стройной ладной фигурой и очень красивым лицом. Волнистые темно-каштановые волосы, карие глаза и благородной формы нос, унаследованный от предков вместе со звучной фамилией Карпинская, притягивали взгляд и уже не отпускали. Что-то в ее облике было от молодой Натальи Варлей — но чуть сложнее, что-то от юной Анастасии Вертинской — но чуть теплее. Рядом с такой красотой мужчина любого возраста непроизвольно расправлял плечи и поднимал голову, точно идущий на подвиг гордый спартанец.

Во-вторых, она была умна. В ее прекрасной головке заключался не менее прекрасный мозг, оба полушария которого работали одинаково эффективно — она преуспевала как в точных науках, так и в гуманитарных дисциплинах. Вкупе с врожденной аккуратностью и прилежностью эти качества позволили ей закончить школу с золотой медалью и умчаться поступать в серьезный технический ВУЗ, где и выйти замуж радостно уже на третьем курсе, разбив попутно не один десяток сердец влюбленных в нее однокурсников, преподавателей и даже двух руководителей студенческой практики.

Последнее событие с замужеством явилось прямым следствием из ее третьего качества, вполне достойного ангелов, но категорически противопоказанного живым людям из плоти и крови. Она была как-то по-книжному добра и при этом нечеловечески наивна.

Скажете — так не бывает, и я с вами соглашусь. Умная стерва? Полно. Добрая дурнушка? И таких хватает. Красивая дурочка? Не мне вам рассказывать!

В случае же с Лидой непонятный каприз природы породил существо столь же совершенное с точки зрения оснащения его лучшими образцами вооружения прекрасной половины человечества, сколь же и беспомощное в плане возможности этим оружием пользоваться. Ни красота, ни ум Лиды не приносили ей никакой практической пользы в житейском плане. Она не пускала в ход свои чары, чтобы добиться каких-то жизненных благ. Ее не интересовали перспективные женихи. Ей в голову не приходило, что просто за счет своих красоты и интеллекта можно обустроить всю свою дальнейшую жизнь. Искать не пришлось бы — достаточно было выбрать кого-то покруче из сходивших по ней с ума поклонников. Но нет, не такова была Лида. Словно юная Ассоль на морском берегу, она мечтательно смотрела в подернутую голубой дымкой даль своей будущей жизни и знала, верила, что однажды увидит на горизонте алые паруса, под которыми капитан Грей явится к ней и не оставит ее уже никогда. В общем, была она тем самым исключением, которое, согласно чуть переиначенному афоризму Цицерона, лишь подтверждает правило.

Жизнь, впрочем, тем и отличается от сказки, что предельно логична, последовательна и закономерна в исполнении правил. Потому исключениям часто приходится несладко, и вместо капитана Грея юная Ассоль посвятила себя самому, пожалуй, неподходящему кандидату — однокурснику с печальными глазами, отличительными особенностями которого являлись два качества: он был очень умный и его всегда было очень жалко. Мозг Лиды не устоял перед первым пунктом, ее сердце ангела ухнуло в пятки перед вторым. Доброта и наивность — страшное оружие, особенно в моменты, когда безжалостно оборачивается против своих же хозяев.

Вот и вышло так, что на свадьбе всегда обычно суровый отец Лиды плакал украдкой и приговаривал: «Пропала дочка, пропала…»

Истинный смысл слов своего родителя новоиспеченная жена поняла не сразу, опять же в силу упомянутых ранее качеств, но с годами, по мере набивания шишек в семейной жизни, кое-что начало доходить и до Ассоли.

Закончив ВУЗ, Лида с мужем уехали по распределению на закрытое предприятие в небольшой городок (впрочем, в относительной близости от областного центра), где и пустили корни. Очень быстро выяснилось, что помимо ума мужчине следует обладать и другими качествами, при этом талант вызывать жалость не относится к их числу. Однако, этим другим качествам взяться было, по-видимому, неоткуда, и потому Ассоль как-то незаметно для себя стала и главой семьи, и, со временем, мамой и папой для двух сыновей, родившихся у нее с разницей в пять лет. Муж к тому времени к семейной жизни охладел окончательно, дома бывал редко, детям времени особо не уделял — как только пацаны на «вы» с ним не разговаривали?

К чести Лиды, она не растеряла ум и уже успела приобрести определенную практичность — куда деваться, когда на тебе дом, быт и воспитание двух мальчиков? Она тянула свою лямку, не задумываясь о том, как могла сложиться ее судьба, если бы когда-то она сделала другой жизненный выбор.

Ребята удались на славу, и потому мама совершенно естественным образом всю себя посвятила им. Нет, она не растила из них нежизнеспособных цветков по наивной дурости и доброму неразумению своему. Вполне состоявшиеся мальчишки: старший Илья — круглый отличник и лидер в классе, младший Данила — хорошист, спортсмен и вообще живчик. Маму пацаны любили, она была для них непререкаемым авторитетом, мудрым советчиком, настоящим другом и близким, добрым человеком, чье тепло постоянно окружало ребят невидимой нежной аурой. Папа? Был и был. Для детей ничего необычного, других примеров в своей семье они не знали, а для Лиды — просто привычный фактор, человек, которого надо накормить, погладить рубашку, сходить иногда в гости к общим друзьям. Вполне обычная история.

Да только сама Лида так и не сумела стать обычной.

Если во всем, что касается сыновей, она теперь была зрелой и сильной женщиной, то в остальных вопросах оставалась той же Ассолью. Этот невообразимый сплав качеств — от мудрости до наивности, от жесткости до невероятной доброты, да вкупе с ее красотой и удивительно молодым обликом по-прежнему привлекал к ней внимание. В условиях небольшого города внимание это чаще носит закономерно негативный оттенок — мужчины засматриваются, их женщины начинают ненавидеть и распускать сплетни, но… Даже теперь Лида как будто не замечала косых взглядов и не ощущала агрессию. А чрезмерное внимание мужчин она честно списывала на недостаток общения у этих осторожных ухажеров, и терпеливо объясняла каждому, что любит своего мужа, что у них самих есть жены, и что, конечно, она готова дружить, обмениваться книгами и пластинками и все такое прочее, но в кафе ни с кем не пойдет и в театр не поедет. Обычно, на этапе готовности к обмену предметами мирового культурного наследия, у мужчин глаза немного вылезали из орбит, но самое худшее зачастую случалось позже. До многих и многих однажды вдруг доходило, что она не притворяется, не кокетничает, не играет и не лицемерит — она действительно такая и есть, и тогда случалось неожиданное… мужчины влюблялись по-настоящему. И страшна была эта безответная любовь, когда с одной стороны — дома вечно недовольная жена, проводящая все свободное время в обсуждении последних сплетен с подругами, а с другой — чистый и прекрасный ангел Лида, который и улыбнется тебе, и тепло поприветствует, и даже поплачет тайком от жалости к тебе и твоему неразделенному чувству, но… Ангел на то и ангел, что по-настоящему недостижим в силу своей моральной чистоплотности.

Так и жила.

Дети подрастали. Старший пошел в школу.

— Как твой класс, как ребята? — спрашивала мама Илью.

— С Мишкой дружим, с Ромкой деремся иногда, а вот Зойка достала…

— Зойка? Колосова?

— Колосова… Вечно дразнится, доводит до белого каления, как будто хочет, чтобы ей треснули, а девчонок же бить нельзя…

— Верно, девчонок бить нельзя. Но, может быть, ты просто ей нравишься? И она таким образом привлекает к себе твое внимание?

— Мама, ты чего такое говоришь, — вдруг прыснул Илья и махнул рукой, — скажешь тоже.

Илья смеется и уходит. Зойка, конечно, девчонка симпатичная, что уж там. Но и вправду больно вредная. А ведь первый месяц учебы подружились. Заходили к ней даже в гости, дом сразу за школой, пятый этаж. Перед дверью встретили ее отца, выходящего на работу с обеденного перерыва, широкоплечего кряжистого мужчину с каким-то вечно свирепым выражением лица. Он глянул на ребят, сказал: «Здравствуйте, молодые люди» и пошел вниз по лестнице. Жутковатый дядька. А потом еще оказалось, что он в родительском комитете и постоянно ходит с классом во всякие однодневные походы за город в лес. Ребята его недолюбливают и побаиваются, голос у него зычный, строгий, внешность грубая, мужицкая, а сам вечно норовит загрузить всех работой и постоянно командует — ты, мол, иди ветки для костра собирай, ты помогай мне бревно остругать, а ты веди себя спокойно, не мельтеши. Одна Зойка его и не боялась. Даже наоборот, могла как-то свысока посмеяться над отцом. Идет класс на первомайской демонстрации, вдруг где-то впереди мелькает голова зойкиного папы — ребята ей: «Зоя, смотри, вон дядя Юра», а она хихикает: «То-то и гляжу, лысина знакомая мелькает». Вообще, она довольно острая на язычок и когда сошла на нет дружба между Зоей и Ильей, девочка стала настоящей головной болью для парня. Теперь вот и не знаешь что делать, не будешь же жаловаться на нее, а длительные и обидные перепалки — не самое любимое занятие Ильи.

Подошло время, пошел учиться и Данила.

Ходить на школьные собрания для Лиды — одно удовольствие. Других ругают — её мальчишек хвалят. Учителя всегда улыбаются, встретив ее на улице. Чувство гордости переполняет.

Дома все стабильно. Стала, впрочем, подумывать о смене работы. Того же профиля, по своей инженерной специальности, но в другой организации. Муж, с которым работают в одном отделе, как будто даже поддерживает это решение. Начальник отдела, с которым отношения дружеские, напротив — хмурится и отпускать не хочет. Ценный специалист, говорит. Начальник — мужчина зрелый, по-своему довольно хитрый — видимо, чтобы удержать работника, начал бывать у них в гостях. Пьет с мужем пиво, обсуждает с Лидой живопись и литературу. В такие вечера муж приходит домой, а не пропадает где-то, как обычно.

Ребята привыкли к частым визитам дяди Саши и веселятся, пародируя его неторопливо-протяжный говор. Илья прочитал в школе доклад, посвященный верблюдам, рассказывает дома про дромедаров, а гость задумчиво тянет:

— А у нааааас… на Памиииире… этих верблюююдов называли дромадеееерами…

Ребятня хихикает, флегматичный дядя Саша улыбается.

Пока Лида решалась на смену работы, муж подал на развод. Странно, но никакой душевной боли в этой связи она не ощутила. Видимо, слишком давно уже брак держался только на формальностях. Больше за детей переживала, как воспримут известие. Все вопросы как рукой сняло, когда она, с замиранием сердца, по возможности мягко и со множеством оговорок, перебивая саму себя, стала рассказывать ребятам, что папа никуда не денется, он все равно живет с нами в одном городе, да и сейчас еще какое-то время он будет жить здесь, да и вообще… а Илья посмотрел на нее удивительно ясным взглядом и спокойно ответил:

— Мама, да ничего такого страшного, не переживай. Его и так особо дома-то не бывало. Мы привыкли.

Одной проблемой стало меньше. Другие были еще на горизонте, и никто пока о них не знал, не ведал. Наступали «девяностые».

Начальник дядя Саша, к слову, ходить в гости не перестал. Даже когда Лида таки перешла на новую работу. Объяснил, что больше не с кем в этом городке поговорить о высоком. И, действительно, удивлял эрудицией и способностью поддержать беседу о художниках-передвижниках. Вспоминал свое детство в деревне Козлихино, что сразу за выездом из их городка, хвастал крепким двором. Он часто отправлялся туда по вечерам, навещал старушку-мать, помогал по хозяйству, а после шел домой, заходя по пути к Лиде и ребятам. Скорее, наверное, все-таки к Лиде, так как с ребятами общался не очень охотно — даже на темы «о высоком» с ними говорил нечасто и без интереса, чуть оживал лишь если речь заходила о его службе в армии или спортивных подвигах — впрочем, исключительно в присутствии Лиды. Стоило ей отойти, как он замолкал, задумывался и уходил в себя. Однако, ребята знали — дядя Саша служил в погранвойсках, был мастером спорта по боксу и с отличием закончил крутой московский ВУЗ. Одного этого было достаточно для того, чтобы вызывать нескончаемое восхищение и бурное обожание у Лидиных мальчишек.

В этот год младший Данила перешел уже во второклашки и, значит, стал достаточно взрослым, чтобы отправиться в пеший поход с классом брата Ильи. Восторг переполнял Даньку, и по дороге он все время путался под ногами организованной группы школяров с шествующим во главе отряда отцом Зои Колосовой. Данила задавал кучу вопросов, норовил забежать вперед всех, из-за чего закономерно довольно быстро схлопотал от Колосова-старшего:

— А ну спокойнее, молодой человек! — вдруг рявкнул дядя Юра на Данилу, да так, что притихли вообще все. Илье показалось даже, что бармалейские глаза зойкиного отца в этот момент потемнели от гнева и какой-то звериной ненависти. Данила осекся и вцепился в руку старшего брата, а у того от обиды навернулись слезы. Не выдержав, выкрикнул:

— Он ничего такого не сделал!

Но дядя Юра и бровью не повел.

В повисшей на секунду паузе хихикнула Зойка:

— Два брата-акробата, младший весь в старшего.

Илья вскипел… но проглотил. Смелая Зойка, когда отец рядом. Ладно-ладно.

Поход был безнадежно испорчен. Илья вяло выполнял периодически прилетавшие ему обычные походные поручения дяди Юры, вполглаза приглядывал за братом, но и тут пару раз не углядел, опять зойкин отец на него рявкал своим зычным басом. Особенно свирепо досталось Даниле, когда он попытался залезть на какое-то дерево на краю поляны. Как будто Колосов-старший просто выбрал себе в жертву самого маленького и беззащитного мальчишку и теперь отводил на нем душу. Вдруг захотелось бросить все, забрать Данилу и отправиться домой, но этот вредный дядька строго запретил уходить с поляны без его разрешения. Потом схватил огромный топор и почти час в злобном исступлении рубил злополучное дерево, пока оно не рухнуло в заросли молодых сосен. Зойка насмешливо хихикала.

— Яблоко от яблони, младшая вся в старшего, — с обидой пробормотал себе под нос Илья и смирился.

Дома рассказал о впечатлениях от похода маме. Лида, как могла, успокоила. Мол, у Зои в семье сейчас сложная ситуация, весь город это знает. Папа с мамой у нее разводятся, все нервничают. Видать, злой мужик, вот и психует, срывается на всех. Да и воспитание, видимо, подкачало — хоть и должность у него ответственная, начальник сектора, а манеры простые, мужицкие — и выпить любит, и матерком покрыть. Позвала вечно стоящего в комнате на голове и уже обо всем позабывшего неунывающего Данилу, чмокнула в макушку. Инцидент был исчерпан, но не забыт.

А в воздухе уже витал дух нового времени.

Зарплату еще платили, но уже нерегулярно. И однажды Лида поняла, что не знает, чем будет кормить детей в следующем месяце. И очень боится, что дети почувствуют… нет, не нужду — нужду можно пережить. Голод. Что может быть хуже для матери, чем голодающие дети…

Мальчишки тоже замечали перемены, но по-своему. Наступил день, когда официально объявили переход к рыночной экономике и отмену госрегулирования. Магазины открылись с новыми «коммерческими» ценами. Ребятня после уроков рванула по торговым точкам, раскрыв рты смотреть неведомое. Сами посудите — когда всю твою сознательную жизнь мороженое стоит десять копеек, набор рыболовных крючков — пятак, а тетрадка — каких-то две копейки, изменение этих незыблемых и само собой разумеющихся величин выглядит как... как мгновенная смена палеолита мезолитом. Воистину, впечатление от возможности увидеть мгновенное вымирание мамонтов и приход на их место млекопитающих было бы не шибко более ярким, чем пережитое школьниками в тот день. Ясно было одно — начинается новая жизнь и кому, как не молодежи, уверенно полагать, что жизнь эта будет не в пример ярче и веселее старой!

— Ты представляешь, а клюшка хоккейная теперь стоит десять рублей! — возбужденно тараторил Илья, рассказывая маме впечатление от увиденного.

Лида вдруг села на табуретку и заплакала, закрыв лицо руками.

Сын осекся и подскочил к ней. Стал гладить по голове, обнимать, пытаясь утешить, не до конца понимая причину слез.

— Ничего, сынок… это я так… устала очень.

Илья поцеловал маму в макушку, обнял:

— А ты отдохни! Я сегодня всю посуду перемою, дома приберусь, ты с работы придешь — ляжешь и будешь только книжку читать и романсы своего Агафонова слушать! Тебе надо больше отдыхать, все переживания от усталости!

Лида улыбнулась, и потрепала сына по руке:

— Да, сынок, да. Ты прав. Надо отдыхать. Спасибо.

В груди тянуло. Детям не надо видеть маму отчаявшейся. И не должны они думать о ее проблемах. Их задача — учиться и расти достойными людьми. Нельзя им рассказывать о том, что все время стучит в голове. Как жить дальше? Как быть? Как поднять мальчишек?

Хуже всего было то, что некому пожаловаться.

Вечером зашел дядя Саша. Лицо краснее обычного, глаза блестят. По обыкновению кряхтя, снял дубленку с меховым воротником. В крохотной прихожей запахло водкой. Мальчишки выскочили поздороваться, он неожиданно тепло развел руками, словно раскрывая объятья:

— Ребятииииишки моиии дорогиииие!

Прошел на кухню, уселся на табурет. С ласковой улыбкой смотрел на слегка осунувшуюся красавицу Лиду, которая готовила ему кофе. Очень он кофе уважал.

— Ты извини, Саш… кофе заканчивается… в следующий раз уже и не знаю, смогу ли угостить.

Саша пьяно ухмыльнулся и повел рукой, точно отбрасывая что-то малосущественное:

— Ээээ, да тыыы в голову не бериии! Такие времена наступаааают, такие возможности!

— Да какие там у меня возможности! Я не знаю даже, как… ладно, извини.

Из комнаты раздался зычный крик младшего Данилы:

— Мама, ужин когда?

— Сейчас, пять минут!

Повернулась к Саше:

— Я не знала, что сегодня зайдешь, на троих готовила. Есть хочешь? Сейчас что-нибудь придумаю…

— Неее, у нас тут бааар открылся, мы сегодня с партнерами биииизнес обсуждали.

— Ты открываешь бизнес?

Саша загадочно улыбнулся и отхлебнул кофе. Почему-то Лида с тоской подумала, что Илья очень любит кофе, а в жестянке осталось от силы пара ложек. Купить новую баночку не на что. И сразу стало стыдно за такие мысли, точно она пожалела продукта для хорошего человека. Еще немного более застыдилась, поняв, что испытала внутреннее облегчение, когда Саша отказался от ужина — холодильник был пустой, и, согласись он — ей пришлось бы отдать ему свою порцию. Словно пытаясь загладить вину, стала расспрашивать как дела, как мама. Сашу немного подразвезло в тепле, он вальяжно развалился за столом и степенно рассказывал как все хорошо.

— Мама, ну когда уже? — требовательно выкрикнул Данила из комнаты

— Сейчас-сейчас, уже сейчас…

Саша, словно не замечая, продолжал что-то говорить и прихлебывать кофе. Потом попросил еще чашечку.

На кухню вошел Илья.

— Мама, тебе помочь? Разложим по тарелкам.

— Спасибо, спасибо, сынок, я сама, я уже.

Илья пожал плечами, вышел.

Налила кофе Саше, отметив, что остатков Илье на завтра точно хватит, а там что-нибудь придумаю. Постаралась отогнать сразу возникший вопрос: «А что я придумаю?» Принялась раскладывать по тарелкам. Саша все что-то говорил и уходить не собирался, значит, придется ребятам есть в комнате, гость занимал половину стола.

— …и помогу. Что думаешь?

— А..? Что..? Прости, задумалась! — Лида поняла, что ушла в свои мысли и, видимо, упустила что-то важное. — Одну секунду, я сейчас! Дети, готово!

Ребята мигом выросли рядом и схватили тарелки. Илья нахмурился и заглянул в кастрюлю:

— А ты?

— А я не хочу, я уже поела, пока готовила… — соврала Лида.

Ей показалось, что на троих тут маловато и потому, раскладывая ужин по тарелкам, она поделила все на двоих мальчиков.

Илья недоверчиво посмотрел на маму, но она очень убедительно улыбнулась ему самой блистательной своей улыбкой и кивнула в подтверждение своих слов. Мальчишки ушли в комнату.

— Так я что говорююю… Выходи за меня замуж. У меня сейчас бизнес будет. А деньги я уже и сейчас зарабатываю, не только на работе. Есть у меня делаааа…

Лида аж поперхнулась:

— Да как… что ты… мы же друзья?!

— А будем муууж и женаааа…

— Но, Саша, я же тебя не люблю…

— Полююююбишь… зато будешь как сыыыр в масле… жена моя бывшая ни на что претендовать не можееееет…

— Но… нет, я так не могу…

Саша усмехнулся.

— Еще вернееемся к разговору.

Пошел в прихожую, тут же и ребята примчались — заведено было, что любого гостя надо всегда встречать и провожать всей семьей. Натянул дубленку, помахал рукой, раскланялся и удалился, оставив за собой тонкий флер кофейно-водочного перегара.

Ночью долго плакала в подушку и думала, что вообще уже ничего не понимает.

На следующий день пришла посылка от Лидиной мамы. Несколько палок копченой колбасы. Гречневая крупа в мешочке. Четыре десятка яиц, завернутое каждое в толстый слой газетной бумаги. И главный деликатес — баночка растворимого кофе!

Посылку разбирали с Ильей. Он хмыкнул, доставая первое обернутое старой газетой яйцо — по всему экватору его шел жирный черный заголовок: «Перестройка».

Шло время, и Лида научилась приспосабливаться.

Сперва боялась и даже тайком сушила сухари на случай самых тяжелых времен. Правда. Самые настоящие сухари. Старалась есть поменьше, больше отдавать ребятам. Пекла, варила, тушила, изобретала невероятные блюда из самых простых ингредиентов — муки, макаронов, картофеля и всего, что найдется в магазине за доступные деньги. Придумывала интригующие названия этим блюдам, создавая у ребят постоянное ощущение разнообразия кухни. По ночам, как водится, тихонько плакала и со страхом вглядывалась в будущее.

Но вроде наладилось.

Зарплату по-прежнему платили с перерывами, да и не ахти какую. Только покидать место постоянной работы было нельзя. Все же, это какая-никакая, но относительная стабильность, стаж, должность ведущего инженера. Зато нашла приработку. Сперва уборщицей, в недавно открытой коммерческой фирме, недалеко от своего предприятия. Вставала на час раньше, приезжала в офис, подметала, мыла полы. Потом мчалась на работу. Горько усмехалась про себя: «Специалист широкого профиля, уборщица-ведущий инженер». Потом хозяин фирмы, Георгий Рудольфович Мендель, знавший ее еще по первому месту работы, некогда коллега, предложил чуть больше денег за более интересное занятие: теперь по вечерам она работала с документами «в текстовом процессоре» на недавно купленном фирмой новеньком компьютере IBM PC XT. Ну выяснилось просто, что освоить такую технику в коллективе Менделя пока никто не способен. А она вот смогла, легко и быстро. Купила оранжевую книжку Фигурнова «IBM PC для пользователя» и в несколько дней разобралась.

Мендель стал чаще советоваться с ней, потом начал заходить в гости. Нечасто. С подарками. Бутылочка вина. Коробочка конфет. Художественный атлас. Ребят впечатлили его продолговатое лицо с аккуратной бородкой, всегда выглаженный костюм и безупречно белоснежные носки. Старший называл Менделя за глаза загадочным «Садернамспа», объяснив, что это имя злодея-прислужника дьявола из видеофильма «Золотой ребенок», мол, очень похожи.

Саша тоже заходил, но реже, чем раньше. Запускал свой бизнес. Подарков не приносил, но рассказывал об успехах — да о них и так все знали. Периодически напоминал, что предложение выйти замуж в силе. Получал вежливый отказ.

Денег все равно не хватало. Но побаловать ребят Лида возможность находила.

В городе открылось несколько видеосалонов. Сеанс — рубль. Раз в неделю Лида выдавала рубль Илье, и тот отправлялся «в кино». Отдавал деньги на входе, пробирался в подвальную комнатушку, сплошь заставленную стульями, находил свободное место и полтора часа таращился на маленький экран висящего под потолком телевизора, к которому подводился провод от видеомагнитофона. Приходя домой, непременно развлекал маму пересказом просмотренного фильма.

Лиде нравилось слушать сына. Она говорила, что его рассказы даже интереснее, чем само кино, он, мол, вкладывает в сюжет куда больше смысла, чем сами авторы. Сыну было приятно, и он старался еще больше визуализировать истории. Рассказывает, например, фильм «Рэмбо» и говорит:

— …Тогда появляется полковник. С подлой рожей. Ну, знаешь, на Зойкиного отца похож, на Колосова.

И Лида представляла себе этого полковника, и весь дальнейший пересказ на месте этого персонажа уже видела жестокое и грубое лицо Юрия Колосова. Как это назвал Илья, «с подлой рожей». Иногда подобные вещи оказывались очень смешными, она прыскала, и сын начинал хохотать вместе с ней. Видимо, отныне, при каждой встрече с Колосовым она будет вспоминать это «с подлой рожей» и неминуемо хихикать.

Неожиданно Мендель предложил замуж.

Лида растерялась. Настолько растерялась, что даже посетовала Илье:

— Чего ж они все меня замуж зовут-то! У нас и отношений никаких нет, мы просто друзья и коллеги, я им и повода не давала.

— Мам, ты такая красивая, умная и хорошая, что все сразу влюбляются, — просто сформулировал сын и был абсолютно прав. Только где-то в глубине души Лиды жила та же Ассоль, и она до сих пор многого не могла, не умела и не хотела понять.

Женщины городка продолжали поглядывать искоса и перешептываться. То ли из зависти к ее по-прежнему прекрасному облику, сплаву какой-то детской наивности и женской мудрости на лице, то ли потому, что «баба-разведенка с двумя оглоедами на шее» продолжала вызывать живой интерес и серьезные намерения у многих весьма успешных мужчин. Такое не прощается.

Саша тоже вдруг словно что-то почувствовал.

Начал давить, звал замуж все настойчивее, словно боялся, что уведут его так пока и не состоявшуюся невесту. Лида, в свою очередь, терпеливо объясняла, что относится к нему очень хорошо, уважает, ценит, но не любит. Тот говорил, что ничего страшного, полюбит со временем, что с ним ее жизнь изменится, и финансовые проблемы исчезнут. Надо только дать согласие — и она сама все сразу увидит.

Тогда Лида сказала, что для нее самое главное в жизни — это судьба ее сыновей. И он тут же клятвенно заверил: сыновей твоих не оставим, всем будет хорошо. Продолжал давить, что-то говорил и говорил, словно какой-то гипноз цыганский включил и в какой-то момент Лида увидела свое будущее его глазами: никому не нужная, стареющая одинокая мать, у которой подрастают сыновья, лишенные элементарных жизненных благ и радостей, отсутствие перспектив и возможностей, мрак и холод… И, как колдовством задурманенная, дрогнула. Сыновья, надо спасти сыновей.

Не успела еще ответить ничего, а он вдруг достал бумагу, ручку и положил на стол перед ней.

— Вот. Пиши расписку.

— Какую расписку?

— Что выйдешь за меня замуж. Я знаю, что ты честная, я тогда успокоюсь.

В глазах плыл какой-то туман и Лида вдруг, почти против воли, взяла ручку деревянными пальцами и вывела на бумаге текст: мол, я такая-то обязуюсь выйти замуж за такого-то не позднее, чем…

Саша закряхтел довольно, улыбнулся.

— Все будет хорошо, любовь моя. Я пошел, ты отдохни. Вот подарок ребятишкам твоим.

И поставил на стол украшенную английскими буквами яркую жестяную баночку с кофейным напитком из цикория.

Стало душно и холодно. Он ушел, а Лида сидела и думала — что же я наделала? Он ведь не любит моих детей, он их только терпит, как приложение ко мне. А если со мной что-то случится? Что будет с мальчиками? Зачем, зачем я написала эту расписку?

Ребята пришли с улицы, поужинали и отправились спать, а она все не могла прийти в себя. Что это было? Как я могла?

Ближе к полуночи взяла ведро и отправилась мыть лестницу — уборщицы в доме не было, жильцы каждого этажа мыли свой участок по графику, эта неделя была её.

Снизу раздались голоса, не придала значения.

Какие-то мужчины с бутылкой водки выпивали в теплом подъезде на подоконнике между этажами. Заслышав движение выше, один из них заглянул на лестницу.

— Ооо, девушка!

Лида возила тряпкой по ступеням, проигнорировав обращение.

Мужчина отправился к ней. Стоя на пару ступенек ниже ее, начал предлагать познакомиться и выпить. Лида вежливо отказалась. Он не отступил. Начал приглашать настойчивее.

Вдруг на лестничную площадку, услышав шум, выскочил Илья:

— Мама, все в порядке?

Мужик перевел пьяные глаза на парнишку:

— Иди спать, пацан.

Лида не успела ничего сказать, как Илья ответил:

— Это моя мама. И она никуда не пойдет.

Мужик повернулся к Лиде:

— Пошли, — и схватил ее за руку.

Илья сжал зубы. Что может сделать тринадцатилетний парнишка против взрослого пьяного дядьки, он не знал. Поэтому тоже схватил маму за руку, сразу над ладонью мужика.

— Это моя мама. Она никуда не пойдет. Иди, мама, домой, я домою.

Мужик поднял голову и уставился на Илью. Мальчику почему-то подумалось, что если сейчас мужик дернет руку на себя, то оба они — и Илья, и мама, полетят вниз, к нему.

— Ты чего лезешь? — медленно и тихо произнес мужик, добавив крепкое ругательство.

Лида судорожно соображала, как уладить конфликт. Едва только приготовилась сказать Илье, чтобы отошел, снизу раздался голос:

— Михалыч, кончай, пойдем пить.

Но Михалыч словно забыл про все. Он вцепился взглядом в глаза Ильи и не отпускал руку Лиды.

— Дядя Михалыч, это моя мама, честное слово, — пробормотал Илья, но тоже не разжал ладонь и глаз не отвел.

— Михалыч, да хорош уже, — выглянуло снизу еще одно лицо. — Оставь пацана, иди к нам.

Мужик помедлил еще секунду, но руку все-таки отпустил. Нехотя отвел глаза и пошел вниз, доставая сигареты. Что-то пробормотал, но Лида с Ильей уже не слышали — чуть не бегом, подхватив ведро, бросились в квартиру.

Что-то иссякло в душе Лиды в этот момент, и все треволнения минувшего дня вдруг ушли в черноту. Она провалилась в пустой мир без сновидений. Вопреки обычному своему чуткому сну, даже не слыша, как ворочался до утра перепуганный происшествием Илья.

Следующий день принес очередную новость. Отдел Лиды расформируют. На предприятии сокращение.

Повезло. Саму Лиду, как ценного сотрудника, не сократили, а перевели в другой отдел.

Домой она вернулась на ватных ногах. Стараясь не выдавать свое моральное состояние, общалась с сыновьями. Проверила уроки у Данилы, потом пила чай на кухне с Ильей. Наконец, не выдержала:

— Ты представляешь, меня перевели в другой отдел.

— Это хорошо?

— Не знаю. Моим начальником теперь будет этот твой… с подлой рожей.

— Колосов?

— Да. Юрий Иванович Колосов. Как теперь быть, не знаю.

— И я не знаю. Посмотрим?

— Посмотрим.

На следующий день пришла уже на новое место. Добродушная толстушка Марина, новая коллега, провела Лиду к ее столу. Оказывается, все уже было готово к приходу нового работника.

— А у нас тут все четко, — прокомментировала Марина и расхохоталась. — Почти военное положение.

В этот момент на столе зазвонил телефон. Марина поощряюще кивнула, и Лида подняла трубку. В глубине динамика пророкотал тяжелый бас:

— Лидия Петровна?

— Да, здравствуйте.

— Колосов. Зайдите ко мне, пожалуйста.

«Для прохождения боевого инструктажа» — добавила про себя Лида, но вслух ответила: «Да, Юрий Иванович, иду».

Колосов был неожиданно собран, спокоен и миролюбив. Серый костюм, аккуратно завязанный галстук, до блеска начищенная обувь. А говорили — алкоголик, самодур. Излагал четко и по делу. Обозначил задачи, сообщил с кем по каким вопросам контактировать. Попросил в случае возникновения проблем не стесняться и сразу обращаться за помощью. Провел по коридору, показал где какой кабинет, после проводил до ее стола, пожелал удачи и удалился.

Марина хихикнула:

— Ой, понравилась ты Юрию Ивановичу.

Лида вдруг смешалась, вспыхнула:

— Да как вы такое…

Марина засмеялась, но тепло, без насмешки:

— Да не тушуйся ты! Юрий Иванович у нас мужчина видный. На него все бабы заглядываются. И холостые, и замужние. Ты ж разведенка?

— Совершенно не понимаю, какое это имеет…

— Ха-ха, ну чего испугалась-то! Он не обидит, даже и в голову не бери!

Почему-то сразу стало легче, и Лида почувствовала, что сразу расслабилась.

Марина же, напротив, пристально заглянула ей в глаза. Видимо, что-то увидев там, хмыкнула:

— А тебе понарассказывали что ли уже?

— Ну, эээ…

— Понятно. Алкоголик и дебошир, так?

— Ну… да…

— Ясное дело. Еще говорят, что как-то напился, все окна в квартире повышибал, дочь едва заикой не сделал, а жена на развод подала. Знаю, сама слышала. Неправда все это. Он мужик горячий, это да. Может вспылить, все знают. Но отходчивый. И справедливый. И своих никогда не обидит. И я еще тебе скажу — с него жена и все родственнички эти столько крови попили, мало не покажется. Он после развода ушел, все оставил, еще и дачу им в деревне выбил, хотя уже и ничего не должен был. Денег им каждый месяц дает и не только на дочку — с ремонтом помог, еще с чем-то. С дочкой возится покруче иных мам. А жена его бывшая та еще змеюка — все норовила от него хвостом вильнуть, а сама всё деньги тянет до сих пор, да при этом еще и сплетни про него распускает…

Лида пожала плечами:

— Вы извините, меня это, в общем-то, не касается. Я здесь по рабочим вопросам, обсуждать других не люблю.

Сказала, а сама выдохнула с облегчением. Поняла — может, не все так и страшно.

Добродушная Марина не обиделась, угостила чаем, помогла с какой-то канцелярской мелочевкой.

Две недели спустя Лида пришла домой немного ошарашенная. На вопрос сына, как дела на работе, ответила:

— Знаешь, по-моему Колосов ко мне клеится…

— Колосов? Как это?!

— Разговаривает сегодня со мной у стола и так как бы невзначай руку мне на плечо кладет. Я ему говорю «Юрий Иванович, это что такое?», а сама перепугалась. А он руку убрал и говорит, что извините, мол, это по-дружески. В общем, попросила его так не делать больше. Не знаю теперь как быть. Начнет еще мстить.

— Да уж, он может.

— Не хватало нам тут только мужиков с подлой рожей, — рассмеялась мама.

Илья хмыкнул, но не разделил веселья:

— Он же дядька-то вредный.

— Ты знаешь… — Лида вдруг задумалась. — А не такой уж он и вредный.

— Ну да, не такой уж вредный, ты просто с нами в походах не была!

— Я с ним вчера на тему того похода разговаривала, — виновато сообщила мама.

— Как это?

— Да он что-то про вас с Данькой мне сказал. Что хорошие очень дети у вас, мамаша. А я не сдержалась, говорю — что-то они не заметили по вашему обращению, что кажутся вам хорошими. Он крякнул, «как так, почему?» говорит. Ну я ему про тот случай и выложила.

— А он?

— Руками развел, потом говорит: да вы поймите, ребята подвижные, энергичные. Младший за одноклассниками Ильи увязался, а там лбы здоровые, полезли на дерево, он следом. А дерево, вижу, гнилое совсем. Я ж и им по первое число выдал — не дай бог ветки обломятся, попадают сверху, еще и мелкого покалечат. Их согнал, дерево от греха срубил. И знаешь, как-то он это так искренне и убедительно сказал, что я сразу ему поверила и сразу все простила!

— Ох, мама, все-таки ты наивная такая…

Лида улыбнулась и потянулась к заварному чайничку.

А еще неделю спустя Илья услышал звонок в дверь. Открыв, не поверил глазам — подлая рожа! На пороге стоял Юрий Иванович Колосов. Вид у него был мирный, сосредоточенный, словно только-только вышел из своего кабинета.

— Здра… здравствуйте… — опешил Илья. Что случилось? Вроде с Зойкой он последнее время не ссорится. И тут же вспомнил — Колосов же мамин начальник теперь.

— Привет. А мама дома? — как-то подозрительно нейтрально поинтересовался Колосов.

— Нет, она у тети Све… она в гостях.

— Ну передай ей тогда, — протянул пакет, развернулся и был таков.

В пакете лежала килограммовая пачка сахара и четыре банана.

Озадаченный Илья дождался прихода мамы и обстоятельно изложил диспозицию. Не менее озадаченная Лида заглянула в пакет и тоже обнаружила в нем килограммовую пачку сахара и четыре банана.

— И что это значит? — спросила сама себя вслух.

— Да, и у меня тот же вопрос, — не замедлил присоединиться Илья.

— Отнесу ему завтра и отдам!

Илья задумался.

— Мам…

— Что?!

— Он же вроде как в подарок наверное это принес. А у нас и сахар кончается. Я тебе вчера предлагал купить еще кило, ты сказала, что пару дней до зарплаты осталось, как раз дотянем на этом. А Данька вон как бананы любит, а когда последний раз их ел?

Лида вскипела:

— Знаешь что?

— Ну мам…

— Ладно! Первый и последний раз! И я верну ему все деньги с зарплаты!

Илья просиял. И закричал на всю квартиру:

— Дааанькаааа! Иди сюда, чего покажу!

На следующее утро Лида без стука ввалилась в кабинет Колосова, неистово вращая глазами и пуская пар из ушей.

— Юрий Иванович!

Колосов поднял глаза от чертежа и лучезарно улыбнулся:

— Здравствуйте, Ли…

— Никогда больше так не делайте, вы слышите? Никогда! Мы не нищие и не попрошайки! Нам не нужны никакие подарки ни от кого, ясно вам? Деньги я вам отдам с первой зарплаты! И больше никог…

— Лида, это был не тебе подарок, — неожиданно спокойно ответил Юрий Иванович и его жесткое суровое лицо на какое-то мгновение утратило свои свирепые черты.

Ответ настолько ошарашил Лиду, что она даже не обратила внимания на это «ты» в обращении. И забормотала:

— К-как не мне? Ой… А Данька же уже все четыре банана… Стоп! А кому?

— Я принес это детям.

— Каким детям?

— Твоим детям, Лида.

Она запнулась, не нашлась что ответить. В голове шумел сумбур. С одной стороны, никто и никогда не думал о ее детях, и даже такой неожиданный подарок (и не для нее подарок — для детей!) сразу обретал важность и ценность. Может быть, впервые в жизни она вдруг поняла, что по-настоящему чужой человек, уже выказывавший ей симпатию, сделал то, о чем никто никогда до него не задумывался — подумал не о себе и своем интересе к Лиде, а проявил заботу о ее сыновьях. Удар ниже пояса.

Юрий не стал дожидаться, пока она найдет подходящий ответ и спокойно, но твердо выпроводил ее из кабинета со словами:

— Денег никаких, пожалуйста, не надо. Я ребят ваших знаю не первый год, хорошие ребята. Нашли из-за чего бурю поднимать!

Умная, красивая, но бесконечно мягкая и деликатная Лида была полностью обезоружена и не знала как себя вести теперь. Мужиковатого вида суровый начальник с подлой рожей одним точным выстрелом парализовал все ее оборонительные ресурсы, безошибочно определив самое слабое место — дети. Впрочем, теперь уже ей не казалось, что рожа эта такая уж и подлая. Обсуждать с коллегой Мариной нюансы личной жизни Колосова Лида категорически отказалась, но запретить той вслух обсуждать его с другими собеседницами, конечно, не могла.

Так и узнала, что многого не знала. С одной стороны, неудивительно — все-таки она не местная, приехала сюда по распределению из другого далекого города, откуда ей и знать-то. С другой же стороны, жила она здесь уже почти добрых полтора десятка лет, а в маленьких городках, как известно, все знают друг о друге всё по определению. Объяснить ее слабую информированность можно было только теми же ее душевными качествами, которые делали ее барышней немного не от мира сего, что и являлось одним из элементов ее магнетизма, о существовании которого сама она до сих пор так и не догадывалась.

Оказалось, что Юрий Иванович — человек в местном комьюнити известный с детства. По молодости лет был весьма активным подростком, занимался спортом в трех секциях сразу, играл за юношескую сборную РСФСР по футболу. Горяч был очень. Товарищи по команде рассказывали: приезжаем на соревнования в другой город, заходим в магазин, возвращаемся через пять минут — а Колосов уже с тремя местными дерется! В общем, действительно, подраться любил, побаивались его, но уважали. Известно было, что парень честный и благородный. Стал постарше — начались девушки, много девушек. Одна, по неосторожности ли, а, скорее, наоборот — по хитрости, забеременела. Он и женился сразу. Родилась дочка, которую любит и бережет. Дочка в маму пошла, хитрости и цинизма не занимать, отношение к отцу крайне потребительское, но он этого и не замечает словно. Выпивает, периодически даже слишком. Но все знают, какую жизнь прожил, с пониманием относятся. Манеры довольно мужланские, при этом великолепный инженер, заслуженный кто-то-там Советского Союза. Любит и знает историю. Напросился в гости Колосов. С подкупающей простотой незатейливого мужика. Лида не нашлась, что ответить и только пожала плечами, ну, заходите, мол, как-нибудь.

Приперся в тот же вечер. Дверь открыл Илья и малость обалдел. А Юрий зашел, как к себе домой, с пакетом в руке и отправился на кухню. Лида выскочила следом, а он уже раскладывал содержимое.

— Ээээ… здравствуйте!

— Привет, — просто ответил Колосов. — У свояка в деревне свинью зарезали, передали мясо. Сейчас будем свинину жарить.

Лида судорожно соображала что бы сказать, приличествующее ситуации, а Юрий уже взял руководство в свои руки и стремительно развивал успех наступательной операции:

— Илюха, а где у вас тут ножи..? Э, да они тупые! Ты чего не наточишь?

— Я? Я.. точил как-то!

— Плохо точил. Дай брусок, покажу как надо!

Ошалевший Илья наблюдал, как точится нож, как режутся огромные парные куски и тут же отправляются шкворчать на раскаленную сковороду. Кухня моментально наполнилась горячим запахом жареной свинины. Колосов был в своей стихии — бурная деятельность и радостные разглагольствования о целебных свойствах свежеприготовленного мяса доставляли ему самому заметное удовольствие.

Лида попыталась было что-то возразить и предложить денег за мясо, но была сметена волной негодования и непонимания: мол, какие деньги? Мне передали родственники, ну куда мне столько, а ребятишкам полезно мясца свежего!

— Ого, да у вас тумбочка настенная покосилась! Илюха, почему не поправил? Не ровен час, упадет!

— Да она сто лет уже так висит, мы привыкли…

— Ну! Привыкли они! Ладно, тащи дрель и отвертку!

— А… у нас нет.

— Как нет? — крякнул огорченно Колосов. — Ладно, принесу.

— Илья, выйди ненадолго, пожалуйста, — вдруг очнулась Лида.

Едва сын, снабженный Колосовым на дорожку тарелкой с румяным куском мяса, хлебом и помидором, вышел, Лида контратаковала:

— Юрий Иванович…

— Давай просто Юра, мы же не на работе!

— Юрий Иванович! Спасибо вам, конечно, за заботу о детях и за подарки, но, пожалуйста, больше не надо. Мы не сироты обездоленные, нам поддержка и помощь не требуется.

— Да не переживай ты так, — расхохотался непрошибаемый Колосов. — Сейчас закончу с готовкой и пойду. Завтра выходной, на работу рано не вставать, могу же я провести вечер с пользой не только для себя?

Действительно, когда все мясо было переработано (что-то на сковороду, а что-то — в холодильник, на суп), Колосов быстро собрался и умчался.

Пришел от друзей Данька и радостно взвизгнул при виде угощения. А Илья хихикнул, на вопросительный взгляд мамы ответил:

— Так трогательно и нежно дядя Юра это повторял — «свинииина!», у него лицо было как будто он ребенка нянчит.

Расхохотались.

В дверь позвонили.

Лида нахмурилась и отправилась давать окончательный отлуп Колосову, но это пришел Саша. Опять не очень трезвый. Был в Козлихино, мама стопочку налила, дело такое. Учуял запах жареного мяса, не отказался. Хорошо, не спросил — откуда взялось, неловко бы вышло. Пошли в комнату, пить кофе и смотреть телевизор.

В дверь снова позвонили.

Пришел Мендель. Все-таки неловкости избежать не получилось.

Саша восседал в комнате в кресле, попивал кофе с видом важного падишаха и в целом, похоже, не особенно переживал. Знал, что всех уже перехитрил.

Тактичная Лида не смогла сразу выставить за дверь интеллигентного Менделя, топталась с ним в прихожей и натянуто разговаривала о чем-то умном.

В дверь позвонили.

Колосов с инструментами в руках вежливо поприветствовал Менделя, заметил проходя на кухню еще одного гостя в комнате, сказал тихонько «Ого» себе под нос и начал стучать и сверлить.

Ошарашенная Лида окончательно утратила дар речи, и Мендель первый понял, что пора сматывать удочки. Тепло распрощался и ушел. Больше не появлялся.

Вторым убежал Колосов. Едва закончив работу.

Саша пил кофе и сердито шипел:

— Чтооо это к тебе мужики толпами хооодят?

— Это же Мендель, я у него подрабатывала, и Колосов, начальник мой!

— Да знаааю я их, и Менделя, и Колосова, а чего они сюдааа ходят?

— Ну, дружим…

— Вииижу я, как вы друуужите…

Лида неожиданно рассвирепела:

— И как? Ну как? Колосов вон пришел, детям еды принес. Полку на кухне поправил. Ты вот замуж позвал, расписку взял, а подумал хоть раз, как нам живется, что дети едят? Полка вон эта несчастная годами висела на честном слове, пока Колосов не увидел, и не починил!

Саша насупился. Потом веско изрек:

— Помогать надо в большом, в глобальном.

Помолчали. Допил кофе, с видом оскорбленного праведника собрался и был таков.

На следующий день, впрочем, пришел опять. Снова сидел молча с недовольным видом и пил кофе. Часа три, пока не начал клевать носом. В комнату вошел Илья и начал раскладывать диван — он всегда раскладывал его для мамы и приносил постельное белье. Это был знак, что пора уже и честь знать.

Через полчаса Саша ушел. По-прежнему обиженный и надутый.

Юрий ввалился с утра, с кучей тяжеленных рулонов. Забрал с собой Илью на улицу, помогать. Уже вдвоем притащили листы фанеры, какие-то деревяшки, банки с лаком и что-то еще. На привычно-измученный вопросительный взгляд Лиды ответил:

— Обои бы вам поклеить надо и прихожую с коридором в порядок привести.

Махнула рукой и ушла в детскую, закрыв дверь. Сидела и почему-то плакала.

А в коридоре закипела жизнь. Илья втянулся. Ему не доводилось прежде столько времени проводить за общественно-полезным трудом в компании взрослого умелого мужчины. И еще его очень забавляли некоторые манеры дяди Юры. Тот действительно мог войти в азарт, разгорячиться как ребенок, начать ругаться, а потом моментально отойти и попросить прощения. Стукнув молотком себе по пальцу однажды, он едва не выматерился, но удержался при ребенке, заменив стандартное для таких случаев междометие на нейтральное «блин» Однако, видать, горечь обиды на молоток была столь велика, что нецензурное междометие каким-то образом все равно частично пролезло в возглас, и получилось не менее яркое:

— Блит!

Илья захохотал. Рассвирепевший Юра поднял голову, увидел заливающегося от смеха Илью и засмеялся тоже.

Лида уже не плакала. Услышав хохот, оттаяла и решила, будь что будет. А еще подумала, что не может припомнить, чтобы хоть один мужчина сумел заставить Илью так беззаботно веселиться.

Вечерело. Для порядка сохраняя устало-недовольное выражение лица, вышла к трудягам и предложила перерыв с легким перекусом. Коллектив радостно поддержал инициативу. Сели на кухне за стол, Юрий с Ильей стали делиться планами по поводу дальнейших ремонтных работ.

С лестничной площадки раздался шум. Выпивали какие-то мужики. Видать, уже давно выпивали — сейчас голоса раздавались очень громко и разгоряченно.

Юрий нахмурился:

— Я сейчас.

Только этого мне сейчас не хватало, с тоской подумала Лида. Только драк и побоев. Да что ж это такое!

Однако, Юрий уже вышел на лестницу, прикрыв за собой дверь, но оставив небольшую щель, чтобы не захлопнулось.

Послышался его голос, неожиданно мирный и мягкий:

— Мужики, не надо тут пить.

— Чего?! — взревел кто-то из мужиков. — А ну иди сюда!

И, внезапно, два других голоса, вразнобой:

— Михалыч, не надо… Я его знаю… Пойдем…

— Давайте, мужики, счастливо, — так же мягко и миролюбиво произнес Юра и, пару секунд спустя, уже входил на кухню, потирая руки:

— Перекусили, пора и продолжать.

Илья переглянулся с мамой. Это тихое «я его знаю» с лестницы прозвучало так, будто эти мужики, даже втроем и подогретые алкоголем, ни за какие коврижки не хотели бы разозлить Юру. Лида увидела, как Илья приосанился, сощурился, и челюсть его мужественно выпятилась вперед, точь-в-точь как у брутального Юры. Пожалуй, большего эффекта не случилось бы, даже если б завязалась драка, против чего, конечно, Лида была настроена категорически.

Ремонт затянулся недели на три.

Саша продолжал заходить, но демонстративно игнорировал присутствие в квартире Юры. Сидел, дулся, пил кофе, иногда вяло рассуждал на высокоморальные темы. Несчастная Лида сидела с ним в комнате, пока Юра с мальчишками занимался ремонтом.

Илья спрашивал:

— Мама, а если дядя Саша решит прогнать дядю Юру и побъет его? Дядя Юра, конечно, здоровенный, но дядя Саша же мастер спорта по боксу!

— Нет, Илюш. Саша человек очень интеллигентный, до драки не опустится. Дядя Юра нам поможет с ремонтом и уйдет. Все будет хорошо.

Илья задумался:

— Знаешь, а мне интересно с дядей Юрой. Он совсем не такой, как я раньше про него думал. Он добрый и забавный. А вчера ходили с ним за гвоздями, он вдруг говорит так мечтательно-задумчиво: «Ох, Илюха, когда я уже научу тебя ботинки чистить!» И я сначала разозлился — с чего это я должен его слушать, он у нас без году неделя, а потом чувствую, что мне приятно почему-то.

«Он у нас без году неделя» — услышала Лида и вдруг почувствовала, будто Юра как-то негласно сговорился с мальчишками, и они уже все решили сами.

Замуж Юра позвал ее на исходе второй недели ремонта, поставив тем самым рекорд оперативности в сравнении со всеми своими предшественниками по соисканию руки и сердца Ассоли. Тогда же Лида и провела с ним завершающий разговор:

— Нет, Юра. Это невозможно. Я тебя не люблю.

— Ничего, полюбишь! — уверенно ответствовал он, и Лида даже сама поверила этой убедительной интонации.

— В конце концов, дело даже не в этом… Я обещала Саше. Я ему расписку написала.

— Чего?

— Я дала ему расписку, что выйду за него замуж!

— ЧЕГО?

— Расписку…

Юра воззрился на нее в немом изумлении. Кажется, сказанное произвело такой эффект, что даже обычно решительный Колосов не нашелся, что сказать. С минуту он беззвучно хватал ртом воздух, потом пробормотал:

— Ты чего? Какая расписка? Какая же ты дурочка!

Лида покраснела:

— Ты сказал, завтра заканчиваете с ремонтом? Заканчивай и уходи. Спасибо тебе большое за все, что сделал для меня и для детей. Век не забудем. Но все это пора прекращать.

Юра задумался. Потом погладил ее по предплечью — она отдернула руку. Встал и пошел одеваться. Сказал «Не грусти, все будет хорошо, завтра все доделаем» и был таков.

Вечером следующего дня ремонт действительно был закончен. Юра тихонько сидел на кухне, доделывая какую-то мелочь, периодически закидывая в рот орешки из маленького пакетика в нагрудном кармане. А Лида ждала Сашу, которому торжественно сообщила, что все кончено, ремонт подошел к концу и на этом визиты Юры прекратятся.

Саша вошел в квартиру словно загулявший купец. Красный, шумный и пьяный. Прошествовал в комнату и потребовал себе кофе. Важно пил его, бросая изредка злобные взгляды в стену, за которой по его расчетам находился Юра.

В воздухе сгущалось электричество.

— Я сейчас, — Лида вышла на кухню, где Юра ковырял какую-то деревяшку, изредка забрасывая между зубов очередной орешек.

— Юра, спасибо. Я думаю, хватит.

— Ага, — щелк орешек, — Сейчас уже заканчиваю.

— Юра, правда, хватит. Илья там развлекает Сашу, но это все ненадолго.

— Сейчас-сейчас, — щелк орешек.

— Сколько тебе еще времени надо?

Неестественно спокойно и миролюбиво:

— Полчаса, я думаю, — щелк орешек.

Илья сидел в комнате и не знал что делать.

Пьяный дядя Саша на контакт не шел, разговор не поддерживал, а сел, подперев рукой голову и, полузакрыв глаза, начал выкрикивать какие-то громкие комментарии к доносящимся с кухни репликам:

— Да-да!.. Пора уже!.. Вышло время!..

На всякий случай, Илья выглянул на кухню:

— Дядя Юра, не обращайте внимания, пожалуйста! Он пьяный, сам не понимает что говорит.

— Ничего-ничего, Илюха, не переживай, — щелк орешек. — Сейчас доделаю и пойду.

Запахло жареным.

Илья решил схитрить. Вернулся в комнату и стал раскладывать диван.

— Маме спать пора, дядя Саша. Давайте, может, тоже потихоньку собирайтесь.

Не отрывая головы от подпирающей ее руки, Саша нарочито громко произнес:

— Пойду! Сейчас! Только ЭТОТ отвалит!

На кухне громко щелкнул орешек.

— Кому-то все, кому-то ничего! — выкрикнул вдруг Саша.

И тогда с кухни раздался рев. Что-то среднее между канадским гризли и африканским львом.

— ЧЕГО?!!!!

С полузакрытыми пьяными глазами, задирая подбородок кверху и старательно растягивая узкие губы, вкладывая в свой голос всю имеющуюся у него невероятную злобу и ненависть, Саша зычно возопил в стену, за которой по его расчетам находился Юра:

— А ничевоа! Тыыыыы! Паскуууда последне-е-я-я-а!!!

«Хрущевки-двушки» стандартной планировки по сути своей представляют достаточно скудно организованное пространство. Человеку с габаритами, превосходящими средние, чрезвычайно неудобно передвигаться в условиях такого жилища. Добавьте в эти и без того тесные помещения хоть какую-то мебель (что уж там говорить про разложенный диван) — и пословица про слона в посудной лавке перестанет казаться смешной, с беспощадной жестокостью обнажив всю горькую правду убого постсоветского быта.

Юрий Колосов ворвался в комнату с грохотом рухнувшей по пути коридорной этажерки, настенного комплекса вешалки и разлетевшихся рулонов неиспользованных обоев. Раскрасневшийся Саша рванулся из кресла ему навстречу, но удар нанести не успел. Огромная лапа Колосова сгребла его за грудки, но непоправимого не случилось: балансируя между креслом и разложенным диваном, Юрий потерял равновесие и с хрустом погрузился в пучину разлетевшейся под ним спальной конструкции, увлекая следом зажмурившегося Сашу.

Отстаивающий свои подкрепленные распиской законные права на любимую женщину, с неистовым шипением, Саша, сидя на Юре, начал молотить кулаками по всему, что попадется под руку, но этот триумф был недолгим. Разъяренный Юра сбросил с себя Сашу, взлетев над ним точно огромный кондор, и, осыпая все вокруг фонтаном орешков из нагрудного кармана, закончил сражение двумя смачными ударами в голову противника.

И только теперь услышал, как кричит Илья:

— Вы что творите! Вы что делаете! Пожалейте маму! Вы что, не слышите?

На кухне горько и безутешно рыдала Лида.

Юра замер и смущенно кашлянул, разом как будто остыв при звуках Лидиного плача.

— Прости, Илья. Александр, хватит. Потом закончим.

Саша неуклюже поднялся с пола, окрашивая свою рубаху, обивку кресла и ковер красной юшкой, сочащейся из стремительно набухающего носа и разбитых губ. Тихо прошел в прихожую, не глядя ни на кого набросил дубленку с пушистым воротником и удалился, прошипев напоследок:

— Давай, давай, выходи, я тебя подожду…

Не поведя бровью, Юра бросился на кухню, утешать Лиду. Но та находилась на грани истерики и ничего не отвечала. Огромный и растерянный Юра стоял возле нее, как грустная большая медведица, не зная что делать.

— Вы лучше идите в комнату, дядя Юра. Я маму успокою.

Юра посопел и пробормотал извинения. Видимо, пытаясь говорить как можно мягче и нежнее, он немного поджимал губы, отчего ее имя звучало как «Лип»:

— Лип, прости… Лип, а Лип?

Она махнула рукой, продолжая рыдать, и Юра едва не на мысочках тихонько покинул кухню.

Минут пять Илья утешал маму, как вдруг из прихожей раздался бодрый голос дяди Юры:

— Илю-ха! Я пошел, запри за мной дверь.

— Куда вы, дядя Юра! Вас же там дядя Саша подждидает! Может уже и привел кого-нибудь!

— Кто? Этот козлихинский куркуль? — снова загрохотал Юра. — Да выбросьте вы его из головы.

Сказал, как отрезал. И гордо удалился.

Потом было всякое.

Саша звонил Лиде и шипел в трубку. Что теперь хана ее Юре. Что у Саши связи и скоро Юры не станет, а Лиде привезут его пепел в поллитровой бутылочке. Лида пугалась, сжималась, предупреждала Юру. Тот презрительно сплевывал и сообщал, что если этот хорек вонючий еще раз на глаза попадется, то он ему эту вашу расписку в задницу запихает (объективно говоря, терминологически обозначение места запихивания расписки звучало иначе и короче, но лексически смысл его вполне совпадал с приведенным).

И Саша действительно больше не появился.

А Юра несколько дней спустя пил на банкете для руководства предприятия, каковые устраивали нечасто и только по исключительным поводам, поскольку времена были тяжелые и денег не было ни у кого — ни у работников, ни у самого предприятия. Пьяный Юра заявился посреди ночи к Лиде и был отправлен на матрас на полу кухни, так как других способов избавиться от него никто придумать не смог.

С утра сердитая Лида вновь выгнала его из квартиры. Тихий и виноватый, после долгих, то горячих, то кротких извинений, Юра ушел. Закрыв за ним дверь, Лида тихо улыбнулась.

— Мама? Почему ты улыбаешься?

— Ты знаешь, я сделала жуткую, гадкую, подлую вещь. Пока он спал, я увидела, что из кармана его плаща торчит какой-то пакет. Не удержалась и заглянула.

— И?

— А там лежало несколько конфет «коровка», ваших любимых. Этот придурок уже в бессознательном состоянии уходя с банкета, их для вас прихватил. Он и не вспомнил потом. А я этого никогда не забуду.

Через три месяца Юра и Лида поженились. В этом году исполнилось двадцать пять лет, как Ассоль сказала «Да» своему капитану Грэю.

И это, должен вам сказать, единственный случай в истории, когда жена изредка зовет своего нежно любимого мужа «Паскуда последняя».

Поделиться в социальных сетях

Код вставки для вашего сайта или блога: